В Замогильных записках Владимира Печерина (замечательный автор, объясняющий наглядно самим собою чуть ли бОльшую часть того в истории России 1830-1917, чего не успевает объяснить земельный вопрос:) есть такой горький отзыв о 1-й Киевской гимназии 1820-х гг.:
" Мне было 16 лет. Я только что воротился из Киевской гимназии, где я пробыл около года [лето 1822-весна 1823], - к крайнему огорчению моей доброй маменьки. Да и было от чего огорчаться! Уж чего я не наслышался между офицерами и солдатами; но, признаюсь, никогда в армии я не слыхал подобных мерзостей, как в этом благородном пансионе (у директора гимназии). А ведь тут был цвет южного дворянства из Херсонской и других губерний. О, русское дворянство! "Изрекли уж Эвмениды приговор свой роковой, и секира Немезиды поднята уж над тобой!" Учитель-надзиратель (он был коренной русский) пансиона рассказывал нам с большим вкусом - con gusto [со смаком] - великие подвиги Екатерины II - не те подвиги, которые история записала на своих скрижалях, а другие, принадлежащие к тайной придворной хронике. Придворная жизнь, со всеми ее подробностями, была в глазах его высоким идеалом, к которому всем должно стремиться. Он же научил нас петь следующую песенку:
On parle de philosophie
On ne sait pas la definir,
Mais la seule digne d'envie
La mienne enfin - c'est dejouir [etc., см. ниже с переводом; Печерин автора не знает и приводит текст до середины, ниже мы - полностью]".
Из этого пассажа можно вынести предположительное представление: 1) о высоком целомудрии, равно и о многих других чертах Печерина как в 16 лет, так и в те пожилые годы, когда он все это сочинял; 2) а также о том, что Киевская гимназия была тогда довольно милым местом, а директор и старший учитель ее были неплохие люди. И верно: сопоставление этого пассажа с подробной историей Киевской гимназии, вышедшей в трех томах в 1911 г., дает заключить, что директор этот - Григорий Андреевич Петров, а тот "коренной русский", старший учитель, что рассказывал о романах императрицы и учил "цвет южного дворянства" эпикурейским песенкам водевилиста Бассомпьера по прозвищу Севрен, - это Максим Федорович Берлинский. Стоит привести
краткие сведения об обоих.
Директор Г.А. Петров, дворянин Воронежской губернии, родился в 1763 г. и в молодости и представить себе не мог бы, что будет возглавлять гимназию, так как вообще-то около 14 лет поступил (1777) капралом в Преображенский гвард. полк, на исходе 1788 попросился о переводе в армию (!), чтобы принять участие в турецкой войне, и с тех пор воевал в самых разных кампаниях: в 1789-1791 - с турками, в 1792 - в Польше, в 1793 - опять в Польше, и в 1794 за отличную службу произведен в секунд-майоры. Служил он у ген. Леванидова - того самого, который командовал Полтавским пикинерным полком и сдал его Кутузову в 1783 на предмет слияния с полком самого Кутузова. В последние месяцы правления Екатерины майор Петров перешел из армии - с повышением в премьер-майоры на прощание - заниматься просвещением в родной Воронежской губернии, где стал директором губернских училищ (1796) и с тех пор занимался просвещением. В дек. 1819 его послали директором в Киевскую гимназию.
А там учителем естественной истории и заодно сельского домоводства уже давно был курский дворянин Максим Федорович Берлинский, за которым было целых две крестьянских души, записанных в Киеве - то есть это были его домовые слуги. Родился он в 1764 и всю жизнь был учителем, а также занимался историей и археологией и выпускал по ней труды. Петров совершенно сдружился с Берлинским, сделал его своей правой рукой и старшим учителем и считал ума палатой - так что даже поручил ему заодно курс химии и технологии.
Порядки они завели в гимназии очень снисходительные. За чистоту и должный вид помещений строго не спрашивали (точнее, вообще не спрашивали), блюдением формы учащихся и учителей пренебрегали - в холодное время те сидели попросту в шубах поверх мундиров; за прическами и пр. учителей и учащихся тоже не следили - кто хотел, ходил длинноволосым, кто хотел - отпускал щетину (бороду позволить они уж никак не могли, влетело бы по первое число им самим - со времен Петра I с этим было жестко). Учащимся позволяли при желании сидеть в одном и том же классе годами, а заодно подрабатывать на стороне, причем учились в гимназии и извозчики, и слуги, и сидельцы в лавках, которые в основном и занимались своим делом. Иные учащиеся сего низкого рода и вовсе гимназию практически не посещали, а числились в ней только для того, чтобы щеголять на праздниках в своей среде в гимназических мундирах - ведь больше никаким боком никакой мундир им не светил в силу их низкого положения. Снисходя к таким их желаниям, Петров и Берлинский позволяли им числиться в гимназии и по 8 лет кряду в младших классах. Директор селил не имеющих жилья учащихся в собственных помещениях (Печерин по ошибке решил, что то был официальный пансион; ничуть - пансион при этой гимназии завели только в 1834), а Берлинский, как мы помним, с восторгом рассказывал ученикам о роскошах и любострастии императрицы и обучал их французским вольным песенкам. Только такой феерический дурак, каким всю жизнь оставался Печерин, мог из этого вывести, что Берлинский все счастье жизни полагает в том, чтобы быть при дворе. Берлинский и в столице-то жил только в 1786-1788, завершая с отличием свое преподавательское образование, после чего всю жизнь пахал преподавателем народных училищ и гимназий в провинции, причем в столице именно на народного учителя и обучался. А песенка Бассомпьера (из цикла "эпикурейские песенки") на мотив Месонье, которой Берлинский учил Печерина сотоварищи и пр. - вот она:
On parle de philosophie
On ne sait pas la definir,
Mais la seule digne d'envie
La mienne enfin - c'est le plaisir,
Sourire à l’aimable folie
Pour mieux jouir, être inconstant,
C’est ainsi qu’on descend gaiement
La fleuve de la vie.
Les anciens sages de la Grèce
N’etaient pas sages tous les jours,
On a vu souvent leur sagesse
Echouer auprès des amours.
Sourire à l’aimable folie
Pour mieux jouir, être inconstant,
C’est ainsi qu’on descend gaiement
La fleuve de la vie.
Pour composer son édifice
L'abeille se nourrit de fleurs;
Suivons son exemple propice:
Sachons effleurer tous les cœurs.
Sourire à l'aimable folie,
Pour mieux jouir être inconstant:
C'est ainsi qu'on descend gaiment
Le fleuve de la vie.
(Перевод:
Толкуют о философии,
да не умеют ничего сказать о ней определенного.
Но единственная философия, достойная того, чтобы ей следовать,
моя, в конце концов, философия, — это наслаждаться.
Улыбаться милому безумству,
быть ветреным, чтобы радоваться жизни еще больше, -
вот так человек весело спускается вниз
по реке жизни.
Мудрецы древней Греции
Не все время были мудрыми,
И видали, что часто их мудрость
отступала перед любовью.
Улыбаться милому безумству,
быть ветреным, чтобы радоваться жизни еще больше, -
вот так человек весело спускается вниз
по реке жизни.
Чтобы построить свой домик,
пчела питается цветами;
последуем ее доброму примеру,
поймем, как тронуть все сердца.
Улыбаться милому безумству,
быть ветреным, чтобы радоваться жизни еще больше, -
вот так человек весело спускается вниз
по реке жизни.
***
Вот представить, как майор, статский советник и кавалер Петров распевает эту песенку с просто статским советником и кавалером Берлинским и своими учениками (было Петрову с Берлинским в середине 1820-х по 60 лет, за Петровым - война и 30 лет учительства, за Берлинским - под 40 лет учительства..).
Конечно, все это долго длиться не могло. В начале 1830-х грянула инспекция нового попечителя учебного округа. "Первое свое посещение, - писал потом попечитель, - направил я в гимназию. Я нашел значительное, но совершенно запущенное здание, в котором едва можно было взобраться по прежней парадной лестнице, ведущей во второй этаж, до того она была близка к разрушению. Комнаты никогда не топились, и сохранился похвальный обычай не мести их, даже ради приезда нового начальника. Учителя и воспитанники сидели попросту в бараньих шубах, и при входе моем первые сняли их, чтобы показать мне, что они в мундирах. Эти учителя, с длинными, всклокоченными волосами, и многие из старших учеников, небритые, имели довольно дикий вид. В числе долгих бород некоторые еще находились в младшем классе, и я узнал, что многие уже 8 лет в нем оставались и при этом промышляли извощичьим ремеслом, а также состояли в услужении в лавках и в мастерских и посещали гимназию раза два в месяц, не имея притом другой цели, кроме добродушного удовольствия пощеголять на праздниках в гимназическом мундире. Директору [Петрову] и инспектору [Берлинскому], вместе взятым, было 150 лет от роду; первый из них, весьма достойный, но ни по дарованиям своим, ни по здоровью неспособный человек; второй вполне непригодный, хотя еще бодрый. В числе учителей было несколько даровитых личностей, но все без исключения выполняли свои обязанности, как тяжелое ремесло... Я крепко взмылил голову учителям и предъявил им ясно и подробно мои требования и при этом приказал топить в классах и приготовить сметы для исправления здания, после чего я возвестил им, что намерен теперь же совершить месячный объезд, а после ревизии и по возвращении подробно осмотрю гимназию и, если не найду перемены в способе преподавания, то это может иметь для них весьма пагубные последствия".
Переменять Петров с Берлинским ничего особенно не стали, и последствия наступили: Петрова в 1835 убрали в отставку (зато директором пришлось назначить, в утешение ему, его же сына, который ранее долго был учителем в той же гимназии), Берлинского убрали в отставку еще раньше - в 1833/34. Петров умер вскоре после отставки, в том же 1835 г. Берлинский умер в 1848.
C'est ainsi qu'on descend gaiment
Le fleuve de la vie.