ШКУРО ПРОИЗВОДИТ СЕБЯ В ГЕНЕРАЛ-ЛЕЙТЕНАНТЫ /73/
Когда генерала Покровского произвели в генерал-лейтенанты, Шкуро пришел к Май-Маевскому в кабинет и закричал еще с порога:
— Отец, что это значит?! Покровский произведен, а я что, хуже его что ли? Завтра к девяти часам произвести меня в генерал-лейтенанты! Иначе, сам знаешь, что может получиться. Потом я тебе заявляю, пусть ставка... (тут он скверно выругался); они меня доведут, что я с корпусом вместо фронта поеду в Екатеринодар и кого надо повешу.
— Успокойся, успокойся! Что с тобой, Андрюша? Ты был представлен вместе с Покровским, но почему-то его произвели раньше тебя. Я сегодня буду говорить по прямому проводу о положении на фронте и, в частности, справлюсь о твоем производстве.
Шкуро мрачно молчал.
- Андрюша, я и забыл сказать... слышал такую чушь про тебя, — никак не могу поверить. Говорят, ты производишь в офицеры по своему усмотрению, помимо ставки. Правда ли это? —спросил Май-Маевский.
— Отец, а что если — не чушь, а действительность? Как ты на это смотришь? — засмеялся Шкуро.
— Я считаю, что такое явление в армии недопустимо. Представь картину, если комкоры начнут производить самостоятельно в своих частях. Получится такая неразбериха, всякие награды и чины потеряют вес! — уже зло объяснял Май-Маевский.
— Отец, какое имеет право Деникин производить? Я хуже его, что ли? Я так же могу производить, как и он. И в этом не вижу ничего плохого. Цель оправдывает средства, — сказал Шкуро.
— Но позволь! Почему же ты настаиваешь на своем производстве через ставку? Ты мог бы надеть погоны какие тебе нравятся, и все дело.
— Нет, отец, ты меня не понимаешь. Мы в трех соснах заблудились. Старшинство необходимо. Я же не произвожу в генералы, — это дело ставки. Но произвести в хорунжие и есаулы — это другое дело. Тут уже ничего не поделаешь: нужно, и делу конец, — твердо сказал Шкуро.
— Нет, нет! Я с тобой не согласен. Ты меня прости, это произвол. Зачем нужны формальности твоего производства? — раздражался все больше Май-Маевский.
— Ха-ха-ха, я не хочу разговорчиков: Шкуро произвел себя в генералы. Когда по моему положению мне нужно было быть полковником и генералом, я, будучи на Кубани, сказал раде: произвести меня! И моментально был генерал-майором. Хотя и артачились немного, но это не важно. Никто не может сказать, что я сам себя произвел. Меня произвела рада. /74/
— Другими словами, ты, пользуясь давлением на раду, сам себя произвел, — засмеялся Май-Маевский.
Шкуро встал с кресла, самодовольно улыбаясь:
— Оставим эти ненужные разговорчики. Повторяю: цель оправдывает средства. Лучше скажи, где думаешь провести сегодня время? Не поедешь ли ты к добрым армянам? (крупные богачи в Ростове), — сказал Шкуро.
— А тебя, что, приглашали? — иронически спросил Май-Маевский.
— На что?! — смеясь, ответил Шкуро. — Чудишь ты, отец. Те времена прошли. А на что у меня Федька? Встал я сегодня утром и думаю, где бы хорошо время провести? Крикнул: Федька, бери машину, поезжай к армянам и скажи, что генерал Шкуро в три часа приедет в гости. Вот и дело. А ты думаешь, отец, не приготовят ликерчики? О, все на ять будет: музыка, девочки. Что-то особенное! `
- С удовольствием бы, Андрюша, поехал, но у меня много оперативных дел.
Шкуро перебил:
— Брось, отец! У тебя вечно операция и операция. Не торопись: в Москву всегда сумеем попасть. Ты знаешь, отец, если хочешь, я сразу буду в Москве. Твой Мамонтов против меня ничего не стоит.
— Что ты, Андрюша, шутки что ли шутишь?! Ну, прорвешь фронт, я в этом не сомневаюсь, пойдешь вперед, даже славируешь, так что попадешь в Москву, ну а потом?
— А потом три дня попьянствую, повешу кого надо, и пулю в лоб.
— Но ведь это безумие! Сам погибнешь и корпус погубишь.
— А для чего мы живем?! За такие минуты удовольствия я всегда готов жизнь отдать. Но мы c тобой заговорились долго. Если хочешь, то я Федьку пришлю. Он тебя отвезет на вечер. /75/
— Нет уж, Андрюша, поезжай ты. A я, сказал тебе, очень занят. В следующий раз c удовольствием.
Выйдя из кабинета, Шкуро крикнул:
— Федька, машина готова?
— Есть!
Я посмотрел в окно. Кубанцы подняли шашки на подвес. Шкуро садился в автомобиль и наказывал своему адъютанту:
— Федька, ты такой же караул ставь всегда и везде, где я останавливаюсь.
Машина тронулась. Шкуро полулежал на мягких подушках авто, шинель распахнулась, бандит выставлял напоказ красную подкладку мундира.
После ухода Шкуро Май-Маевский впал в раздумье, выкуривая папиросу за папиросой. Встав, прошелся по комнате, обернулся ко мне:
— Скажите машину подать и позовите ко мне Прокопова. Мы сейчас поедем в штаб.
В штабе Май-Маевский подошел к прямому проводу.
— У аппарата Деникин.
— У аппарата Май-Маевский.
— Здравия желаю, ваше превосходительство. Я только что говорил со Шкуро: его необходимо по телеграфу произвести в генерал-лейтенанты. Я ему сказал, что oн с Покровским представлен одновременно. Я думаю, Антон Иванович, производство роли не играет. Вы поймете меня. Дела на киевском направлении очень успешны. Падение Киева — вопрос ближайших дней, необходимо поторoпиться c обмундированием. По взятии Киева, я выеду туда.
— Владимир Зенонович, вам направляется oбмундирование. Я уверен твердо: с падением Киева последует падение и ряда других городов. Относительно Шкуро, я сейчас же отдам распоряжение произвести его в генерал-лейтенанты. Велю передать это распоряжение по телеграфу. Желаю вам полнейшего успеха. Деникин.
Спустя несколько часов штаб армии получил телеграмму Деникина o производстве генерала Шкуро в генерал-лейтенанты.
Эта телеграмма была немедленно передана Шкуро.
Самовластный бандит надел приготовленные заранее погоны c тремя звездочками и отдал распоряжение своему корпусу праздновать три дня. Адъютант Федька объехал кое-кого из генералов, приглашая на «торжество по случаю назначения».
В гостинице «Метрополь» собрaлись все артистические знаменитости. И c приездом генерала Май-Маевского открылся банкет. Раскаты нескольких оркестров духовой музыки сливались c пьяными выкриками, шумом моторов и резкими рожками автомобильных сирен в фантастический концерт, от которого уставали ушные перепонки. Шкуро сидел на большом диване. На его коленях уютно устроились две юных женщины c бокалами в руках. Шею бандита обвили руки известной певицы Плевицкой.
Шкуро полупьяно сказал:
— Надюша, легче! Зaдушишь...
Плевицкая, смеясь, отвечала:
— Я тебя люблю больше всех!
И осыпала Шкуро горячими поцелуями.
В момент полного разгара этого «пира во время чумы», на улице против «Метрополя» собралась большая толпа граждан.
В атмосфере, насыщенной aлкоголем, на балконе второго этажа гостиницы появился генерал Май-Маевский. Он произнес короткую речь, кончив ее словaми:
- Россия создается кровью Добровольческой армии и будет опять великая, неделимая. Ура!
Вышел и Шкуро. Покaчивaясь, крикнул:
За великую Россию! Ура!
После его речи стали выступать по очереди пьяные ораторы. Толпа харьковской буржуазии, не давая окончить речь оратору, кричала беспрерывно в неописуемом энтузиазме:
— Ура! Ура! Ура!
A в это время корпус терцев и кубанцев генерала Шкуро пьянствовал и дебоширил. Начальство не обращало никакого внимания на их безобразие. Пьяные терцы и кубанцы c гордостью заявляли:
— Мы обмываем третью звездочку нашего батька Шкуро! /76/
ПРИМЕЧАНИЯ
/73/ Сюжет всего следующего рассказа, в отличие от каких-то черточек взаимного обращения Шкуро и Май-Маевского, выдуман Макаровым "на пустом месте". В действительности Покровский и Шкуро были произведены в генерал-лейтананты 4/17 апреля 1919 г., за четыре месяца до занятия Киева и за два месяца до занятия Харькова. Макаров так неискусно сочинял эту историю, что не заметил, что согласно его повествованию Май-Маевский и Шкуро находятся в Ростове (где действительно располагался главный белый центр в апреле), но приветствует их почему-то "харьковская буржуазия", и все это происходит накануне занятия Киева.
/74/ На Шкуро перенесена история чинопризводства Покровского. Шкуро стал полковником еще на исходе 1917 года, а генерал-майором - 30.11.1918, когда чинопроизводство прочно контролировалось Добровольческим командованием, и рада сама уже таких чинов не давала. Сам Шкуро о своем производстве в генерал-майоры вспоминает так (Зап. бел. партизана, гл. 17-18): "...Я представился войсковому атаману, генералу Филимонову, причем просил его разъяснить мне непонятную радиограмму, присланную мне атаманом по занятии Кисловодска, в коей говорилось что-то о суде надо мною. Атаман рассказал, что когда он, после взятия мною Кисловодска, по настоянию членов Рады обратился к генералу Деникину с просьбой о моем производстве в генерал-майоры, о чем он возбудил ходатайство еще в Тихорецкой, Главком ответил ему: — Шкуро не в генералы нужно произвести, а предать суду за самовольное взятие Кисловодска и за неисполнение боевых приказов. На основании этих двух разговоров у меня создалось впечатление, что незаслуженные мною нарекания обязаны своим происхождением какой-то штабной интриге, вероятно, имевшей своими авторами моих ставропольских противников — генерала Уварова и полковника Глазенапа.... " Шкуро отчитался перед самой Ставкой и некоторое время спустя был произведен в генерал-майоры.
Покровский же действительно стал полковником (24.01.1918) и генерал-майором (01.03.1918) по решению Кубанской рады (тогда независимой во всех отношениях), причем второе предписал ей сам. Алексеев впоследствии сказал ему знаменитое: "— Полноте, полковник — извините, не знаю, как вас и величать...."
/75/ Как ни странно, этот разговор действительно передает некие разноречия и разномыслия Шкуро и его командования, имевшие место в августе 1919 - действительно около времени занятия Киева. Шкуро об этом вспоминает: "Как раз в это время проходил знаменитый рейд генерала Мамонтова, и от него не было известий. Я просил о том, чтобы мне было разрешено пробиваться на соединение с корпусом Мамонтова для дальнейшего, по соединении, совместного рейда для освобождения Москвы; доказывал, что, овладев Москвой, мы вырвем сразу все управление из рук кремлевских самодержцев, распространим панику и нанесем столь сильный моральный удар большевизму, что повсеместно вспыхнут восстания населения и большевизм будет сметен в несколько дней. Донцы поддерживали мой план. Однако Врангель и Кутепов сильно восстали против него. Врангель вследствие своего непомерного честолюбия не мог перенести, чтобы кто-либо, кроме него, мог сыграть решающую роль в Гражданской войне. Кутепов же опасался, что его правый фланг вследствие моего ухода повиснет в воздухе и он будет отрезан от донцов. Все эти опасения были напрасны, ибо красная пехота, сильно потрепанная и чувствовавшая себя обойденной, едва ли была способна к энергичным наступательным действиям. Красной же кавалерии, кроме корпуса Думенко, действовавшего в Царицынском направлении, почти еще не существовало, ибо Буденный только формировал ее в Поволжье. Однако Главнокомандующий не разрешил мне этого движения. Бывая в Ставке, я продолжал настаивать. - Лавры Мамонтова не дают вам спать, — сказал мне генерал Романовский. — Подождите, скоро все там будем. Теперь же вы откроете фронт армии и погубите все дело.
В разговоре с генерал-квартирмейстером Плющевским-Плющиком я сказал ему частным образом, что, невзирая па запрещение, на свой страх брошусь на Москву.
— Имей в виду, — предупредил он меня, — что возможность такого с твоей стороны шага уже обсуждалась и что в этом случае ты будешь немедленно объявлен государственным изменником и предан, даже в случае полного успеха, полевому суду.
Пришлось подчиниться, но если бы я не подчинился, тогда история России была бы написана иначе. Не хочется верить, но многие и многие говорили мне потом, что тут со стороны Главного командования проявилось известное недоверие к казачеству и нежелание, чтобы доминирующую роль в освобождении Москвы — этого сердца России — сыграли казачьи войска".
/76/ В изд. 1960 (с. 98 сл.) Макаров вставил в эту главу еще один эпизод: он-де после согласия Деникина присвоить Шкуро звание генерал-лейтенанта обратился к Май-Маевскому с вопросом о том, почему Ставка так несправедлива к самому Май-Маевскому - Шкуро, комкора, производит в генерал-лейтенанты, а его, Май-Маевского, начальника Шкуро и командира целых "шести корпусов" продолжает держать в том же чине генерал-лейтенанта, не производя в полные генералы, и-де "все офицеры возмущены такой несправедливостью". На что будто бы Май-Маевский велел "успокойтесь, капитан", и сказал, что Деникин сам предложил ему недавно производство в полные генералы, но он "наотрез отказался", ибо произвести его в полные генералы имеет-де право только государь император, а не Деникин (сам генерал-лейтенант).
Этот рассказ имеет целью подчеркнуть как хитрость Макарова (хотел, мол, стравливать беоых генералов друг с другом), так и достоинства Май-Маевского (спокойно-нетщеславен, думает не о карьере; любим и уважаем офицерством; заслуживал бы по всеобщему мнению - что своих офицеров, что Деникина - полного генерала), но реальности не отвечает. Реплика, которую здесь вложил в уст Май-Маевскому Макаров, принадлежала совсем иному лицу: ротмистру Баранову, крайнему монархисту, не принявшему добрармейского производства - естественно, не в генералы, - с этими самыми словами ( В. Амфитеатров-Кадашев. Страницы из дневника // Минувшее. 20. М., 1996. С.600).