Утром 25 декабря силы Уянды отошли на полверсты от зимовья и стали его блокировать - "учали нас, холопей твоих, из зимовья вон выжидать, и дров и воды и корму в зимовье добывать не дали, и хотели нас, холопей твоих, в зимовье голодною смертию поморить". При штурме и после штурма, кстати, они перебили всех коней в зимовье. "И мы, холопи твои, в те поры сидели в осаде от тех иноземцов и томною и голодною смертью помирали". Параллельно янгинцы и шоромбои послали за помощью к своим друзьям из колымских юкагиров, - и в начале весны к ним из северной части верхнеколымского ареала, из долины Седедемы, пошел на помощь вождь-шаман Пороча со своей родовой группой совместного кочевания или ее частью - своей семьей, братом с семьей и др.
Параллельно, узнав о мятеже янгинцев и шоромбоев, прекратили и олюбенцы (примерно в январе) доставлять ясак в Олюбенское зимовье на Нижней Индигирке (где сидело ровно два служилых), хотя против зимовья не выступали и формально не отлагались.
Между Уяндой и Лаврентием Григорьевым пошла на всю зиму и начало весны война нервов. Штурмовать зимовье снова Уянда не решался - яндинцы и шоромба не могли позволить себе терять новые десятки убитыми и ранеными, а штурм 25 декабря обошелся им в четверых убитых и соответствующее количество раненых. Уморить все зимовье голодной смертью было неприемлемо для самого Уянды, ибо тогда погибли бы и аманаты, а среди них - дети Уянды. Но нежелание Лаврентия Григорьева и его людей умирать от голода тоже не уменьшалось от того, что вместе с ними умерли бы и аманаты. Иными словами, конечный результат блокады зимовья был неприемлем для обеих сторон, и просто каждая из них надеялась, что вторая перед лицом этой неприемлемости сдастся первой.
Тем временем в декабре - январе 1642/43 Дмитрий Зырян, давно оперировавший на Алазее и желавший чем-то загладить свои вины перед Якутском, отослал от себя назад двоих служилых - Ивана Ерастова с Поспелом Кузминым: они должны были идти на оленных упряжках через "гору" (водораздел Алазеи и Индигирки) в Олюбенское зимовье, а оттуда - в Подшиверское зимовье на подкрепление Лаврентию Григорьеву (что тот давно перешел в Уяндинское, Зырян не знал; впрочем, эти два зимовья располагались поблизости друг от друга) - "досмотрить индегерской службы, что бывали ли к ним служилым людем на Индегерскую реку к Лаврушке Григорьеву с товарыщи из Ленского острогу на их место перемена, а буде перемена не бывала, цела ли у них государева казна и не отбили ли у них у невеликих людей юкагири аманатов". Иван Ерастов был грамотен по-русски и довольно свободно выучился по-юкагирски. Зырян получил Ерастову сочинить и отправить с Индигирки отписку в Якутск (сам Зырян писать в Якутск не рисковал).
Около января/февраля 1643 г. Ерастов с Кузминым прибыл в Олюбенское зимовье, где их встретили оставленные там ранее Зыряном двое служилых - Спиридон Федоров и Алексей Ермолин "с олюбенскими аманаты". Они сообщили Ерастову, что олюбенцы перестали платить ясак, "потому что, государь, слышали те олюбенские мужики, что вверх индегерские и шоромбойские мужики отложились, для того что оставлен был в-Ындегерском зимовье служилой человек Лаврушка Григорьев у енгинских и у шоромбойских аманатов с невеликими людьми".
Узнав об этом, Ерастов с Кузминым не рискнули плыть по Индигирке вверх, к Григорьеву - двигаться таким образом через край восставших янгинцев было бы самоубийственно - и остались на время в Олюбенском зимовье. В одном из челобитий Ерастова (а именно, от 1651/52 г.) он описывает это как "сидение в осаде" (в этом месте Ерастов с искусной суммарностью говорит о поведении янгинцев и шоромбоев и поведении олюбенцев, так что адресат челобитья мог бы подумать, что Ерастов подвергся тому, что на самом деле учинили янгинцы и шоромбои в отношении Григорьева. По счастью, в другом челобитье Ерастова - от лета 1646 г. - все изложено подробнее, и становится ясно, что было с кем).
Между тем противостояние при Уяндинском зимовье продолжалось. Огнестрельное оружие осажденных заставляло блокирующие силы держаться на почтительном расстоянии в полверсты, и осажденные все же могли делать вылазки - особенно начиная с весны, когда часть осаждающих должна была, по всей вероятности, вернуться к своим родам для охотничьей добычи.
А вот дальше, весной 1643 г., начинаются удивительные вещи. Краснояр в своем челобитье не говорит ни слова о том, чем, собственно, кончилась осада. Но 23 апреля 1643, по его изложению, служилые Уяндинского зимовья захватили близ зимовья в аманаты (верхне)колымского юкагира Порочу, пришедшего к зимовью на помощь силам Уянды - никакого противодействия им со стороны самих этих сил при описании этого эпизода не упоминается. Допустим, это было результатом некоей смелой вылазки служилых людей под носом сил Уянды. Но вскоре после этого в течение той же весны происходят, как сообщают разные документы, следующие события (подробнее о них см. ниже):
- Иван Ерастов в одиночку разъезжает по олюбенским кочевьям, убеждает их (владея юкагирским) платить ясак (который они перестали платить, узнав о мятеже янгинцев и шоромба) - и добивается успеха. Сначала, правда, его хотели убить, но он "на великую силу (т.е. насилу, с величайшим трудом) их, юкагирей, уговорил и от воровства унял". Что побудило олюбенцев вновь платить ясак? Неужели юкагирское красноречие Ерастова, хоть бы и с трудом?
- Вскоре после этого Григорьев со своими людьми и аманатами перемещается опять из Уяндинского зимовья в Подшиверское (Верхнее Индигирское). Никакого следа в известных челобитных и отписках об индигирских делах это перемещение не оставило. Каким образом они смогли под носом у янгинцев и шоромба, с их речным лодочным флотом, осуществить это перемещение?
- Вскоре после этого служилые из Олюбенского зимовья (Ерастов с Кузминым и Федоров с Ермолиным) оставляют зимовье и вместе с ясаком и аманатами плывут вверх по Индигирке к Григорьеву - уже в Подшиверское (Верхнее Индигирское) зимовье, где к нему и присоединяются. (Олюбенцам наказано платить ясак туда. Как это Ерастов и остальные не побоялись и смогли подняться по Индигирке через край янгинцев, если те еще были мятежными? Почему в челобитьях Ерастова, когда он пишет об этом движении, ничего не говорится о каких-либо угрозах при этом - ведь челобитья описывают как раз заслуги и мужество, проявленные Ерастовым.
- В июле-августе 1643 г. точно так же спокойно добирается с Алазеи в Подшиверское зимовье к Григорьеву (по пути вниз по Алазее - море - устье Индигирки - вверх по Индигирке через края олюбенцев и янгинцев) еще одна миссия от Зыряна - Федор Чюкичев и некий Тренька, отосланные весной Зыряном в Якутск с алазейским ясаком (и олюбенским аманатом, которого Зырян повез с собой на Алазею). Они прибыли летом для начала к Григорьеву. Как им удалось совершить этот путь, и почему в своем общем с Ерастовым челобитье от лета 1646, описывая этот эпизод, они тоже не упоминают при этом никаких угроз?
- Чюкичева после этого в том же июле-августе 1643 г. отправляют из Подшиверского зимовья с ясаком идти обратно, вниз по Индигирке, через края янгинцев и олюбенцев до моря, а оттуда морем до Лены, а потом Леной в Якутск. Как мог Григорьев так рисковать, если янгинцы были еще в мятеже, и почему, опять же, в общем челобитье Чюкичева с Ерастовым и пр. от лета 1646 г. об этом эпизоде рассказывается без упоминания угроз и риска?
- Весной или летом 1643 г. (скорее поздней весной, еще до переезда Григорьева из Уяндинского зимовья в Подшиверское) самого Краснояра и еще одного служилого Григорьев отправляет с ясаком идти вниз по Индигирке, через края янгинцев и олюбенцев, до моря, а оттуда морем к Лене, а оттуда Леной в Якутск. Как он мог надеяться на успех такого путешествия, если зимой силы Уянды и дрова под зимовьем мешали рубить? И почему Краснояр, описывая в своей челобитной это путешествие, не упоминает угроз на Индигирке, зато говорит: "и мы, холопи твои, шли с твоею государевою соболиною казною через море с великим опасом и з бережением в Якутцкой острог" - то есть про опас и бережение пишет применительно к пути по морю, а не к пути по Индигирке? Неужели возможные штормы на море были настолько страшнее лодочного флота янгинцев?
Из всего сказанного я без колебания делаю тот вывод, что весной 1643 г. война на истощение нервов между Уяндой и Лаврентием Григорьевым в Уяндинском зимовье окончилась мировой сделкой. Именно эта сделка очистила Индигирку для беспрепятственных перемещений служилых вверх и вниз по ней и побудила олюбенцев снова начать платить ясак.
Почему же эта мировая сделка осталась не отраженной в том же челобитье Прокопия Краснояра, описывающего сам конфликт с Уяндой (и иных документах)? И на этот вопрос можно ответить, если мы припомним два обстоятельства.
Во-первых, в 1644 году Лаврентий Григорьев, вернувшись в Якутск, сделал там сообщение о том, кто платил ясак на Индигирке, а кто не платит. Уянда при этом не упоминается вовсе, ни среди платящих, ни среди не платящих. Отсюда видно, что ясака Уянда не платил (иначе Григорьев этим бы похвалился), но и упоминать об этом специально Григорьев не хотел. Более того, то же самое относится к янгинцам вообще: в сводке Григорьева упоминаются олюбенские группы, упоминаются шоромбойские группы, но вот никаких янгинцев нет вовсе, хотя янгинцы жили как раз между олюбенцами и шоромбоями.
Во-вторых, хотя у нас нет погодного списка аманатов, сидевших в том или ином зимовье, разные документы периодически упоминают тех или иных аманатов, сидевших в Подшиверском зимовье (и других зимовьях) в 1640-х. Дети Уянды при этом не упоминаются, хотя в 1642 г. в аманатах они при Григорьеве были. О Нягилбе и Юляду, например, Иван Ерастов писал в своем челобитье летом 1646 г., что они некогда были взяты при его участии, и до сих пор сидят в Верхнем Индигирском (=Подшивеском) зимовье. Об Уянде он писал в том же челобитье, что тот был взят в аманаты при участии Ерастова (имеется в виду эпизод конца 1640, когда Нифантьев и его люди, в том числе Ерастов, взяли его в аманаты), но декларации о том, что Уянда сидит по сей день (и вообще о том, что с ним сталось) нет. Дети Уянды не упоминаются им вообще.
Из всего этого я заключаю, что мировая сделка между Уяндой и Григорьевым весной 1643 г. имела следующий вид:
- Уянде возвращали его детей из аманатов и обещали не наседать на него и янгинцев с ясаком. Янгинец Нягилба и прочие аманаты оставались за Григорьевым.
- Уянда обещал не трогать русских и дать им спокойно перейти из Уяндинского зимовья в Подшиверское, а также не посягать на них в дальнейшем, как и не мешать платить ясак тем (например, роду Нягилбы) кто того захочет. Сам он ясака платить не собирался, янгинцы (или большинство их) - очевидно, тоже.
Такое мирное соглашение описывать в челобитьях его русским участникам, конечно, не приходилось - ничего, способного их прославить, в нем не было (хотя и ничего, способного обесславить, тоже - просто заслуг, которыми можно было бы похвалиться и под которые можно было просить пожалований, тут не было).
Было ли это мирное соглашение до захвата Порочи 23.04.1643, или после - точно сказать нельзя. Но судя по тому, что об этом захвате говорится в челобитье Краснояра в таких выражениях: "151-го году апреля в 23 день з болшой реки с Ковымы пришел через камень к ним к ыноземцом на подсоб князец Пороча с родом своим, и к ясачному к зимовью к нам, холопем твоим, пришел, и божиею милостию и твоим царьским счастьем того князца Порочю мы, холопи твои, поимали в аманаты" -
эти "они иноземцы" (то есть янгинско-шоромбойское ополчение Уянды) на тот момент еще стояли под зимовьем и были во вражде с Григорьевым. Конечно, подойти "на подсоб" силам Уянды к зимовью Пороча мог бы и не зная, что уже заключено мировое соглашение и эти силы, скажем, уже разошлись. Но сомнительно, что в этом случае Краснояр употребил бы без оговорок вышеприведенное описание подхода Порочи, и сомнительно, чтобы после мирового соглашения на Порочу напали бы, обращая его в аманаты.
Поэтому я думаю, что мировое соглашение было заключено чуть позже захвата Порочи, в конце апреля или начале мая 1643. Весьма возможно, что захват Порочи ускорил соглашение.
С учетом изложенной реконструкции я и изложу теперь события 1643 - 1644 годов.
to be cont