- а вернее, рядовым взвода связи автомобильного батальона (1986-1987) -
то в нашем батальоне был следующий обычай, распространенный также и в иных частях:
берут "деды"-старослужащие своего (точнее, коллективно-ротного) патриархального серва-молодого, беседуют с ним вроде по душам, спрашивают его о том о сем, а в конце просят, чтоб он в порядке мужского приятельства и доверия рассказал им о подробностях сексуального поведения и характеристик его девушки. Вообще говоря, такое спрашивать было недопустимым вторжением в прайваси; рассказать равному по своей инициативе по дружбе - знак большого доверия; а вот рассказывать господину / старшему в ответ на его вопрос по его инициативе - в принципе западло. Если молодой говорить не хотел, они уже не просили, а требовали рассказать, постепенно вводя угрозы побоями, а потом и сами побои.
Расклад был такой: если человек соглашался рассказывать сразу (еще до угроз) - его избивали пренеприятным боем за холопство и предательство своей девушки, и потом не уважали.
Если человек соглашался и рассказывал под угрозой побоев или чтоб остановить побои - его били пренеприятным боем за трусость и предательство своей девушки, и не сильно уважали.
Если человек так и не соглашался рассказывать даже при побоях, то его били неприятным боем за непокорство, но уважали. Это и считалось правильным прохождением квеста - собственно, только в самом конце подопытный и узнавал, что это, оказывается, был квест.
От новичков тайна соблюдалась строжайше - люди, прошедшие квест, практически никогда не рассказывали тем, кто еще не прошел. Не столько из страха перед карой за разглашение, сколько из желания, чтобы и следующий столкнулся с той же неизвестностью и выбором, не зная последствий, как и сам тот, кто уже прошел.
А мне повезло: меня били неприятным боем, а потом _не_ лишили уважения - за чистую правду, которую сочли наглой отмазкой и попыткой внагляк сорвать испытание: у меня до армии не было девушки.
Конечно, у многих не было - но большинство тех, у кого не было, не хотели в этом признаваться и говорили, что есть; а из тех, кто в норме признавался, большинство не хотело говорить это в описанном случае, опасаясь, что это сочтут за наглую отмазку и за нее их побьют.
Что касается моего отношения к предупреждению остальных, то я совершенно не хотел зарабывать лишние побои таковым предупреждением, и вовсе не полагался на остальных в том, что они меня не выдадут. Поэтому означенное предупреждение я осуществил посредством анонимных записок, пришедших якобы из другой роты.